Читая миф, мы воспринимаем его как историю из прошлого, словно находимся над ним, зная, что нас разделяют тысячелетия. Спектакль «Медуза Горгона» режиссера Петра Васильева позволяет оказаться внутри мифа. Это подключение происходит благодаря сюжетной линии Персея (сначала похожего на хвастливого мальчишку), а также легкости и комичности, связанной с образом Гермеса – покровителя юношей, попавших в беду. Гермес надеется на то, что его поведение зачтется ему на Олимпе.
Внешне спектакль напоминает античный театр: песни и рассказы хора, стройные колонны, портик и каменные глыбы. Однако сразу после открытия занавеса спектакль обретает парящую легкость и игривость, словно всем зрителям вместе с билетами выдали волшебные сандалии Гермеса.
Почему спектакль легок? Удивительная, золотисто-охристая цветовая гамма декораций и костюмов; мягкий свет софитов; виртуозная игра актеров, участвующих в действии наравне с куклами; музыка, в которую вливаются звуки тростниковой свирели козлоногого пастуха Пана? Или возникающее вместе с повисшими в воздухе каменными глыбами ощущение доброй иронии и веры в то, что мужчины, кроме бед и несчастий, могут сделать много добра и радостей для тех, кого искренне любят (что и доказывает повзрослевший и возмужавший «мальчик» Персей)?
Тема виновности мужчин во всех бедах женщин, с серьезным упреком и грустью намеченная хором, постепенно обретает легкость и рассеивает свою драматичность. Иное лицо есть и у козлоногого Пана (Антон Ничеухин), быть может, искренне полюбившего нимфу, – это проявляется в грустной мелодии его флейты и осторожных, нежных движениях. И у коварного царя Полидекта (Андрей Дрыгин), который всею душой (маленькой, но той, что есть) не понимает, почему на его сладострастное чувство, от которого его трясет, не отвечает красивая, но глупая (по его мнению) Даная. Даже у простоватого, на первый взгляд, рыбака Диктиса (Антон Ничеухин) есть другое лицо (мнение), которое он вынужден скрывать от царя Полидекта: «Царский трон может испортить даже хорошего рыбака». Диктис отказывается от власти, которую ему предлагает Персей, и решает отправиться размышлять в бочку.
Многолика и Медуза Горгона (Елизавета Борок). В ее образе собраны злоба, гнев и ненависть всех оскорбленных, несчастных женщин. Страшный вопль: «Мужчина?!», который она издает, когда слышит Персея, повторяется в вое музыки, что становится лейтмотивом ее образа. Героиня Елизаветы Борок зловеще ужасна и страшно притягательна. Змееподобная кукла с пронзительным взглядом, золотистыми когтями и большими перепончатыми крыльями, которые она обретает в моменты взрывов своего гнева, освещенная багрово-красным светом, двигается, летает и трясется от злости. К этому внешнему воплощению очень точно подобрана голосовая характеристика: хрипящий низкий голос, от которого все замирает. Но и у нее когда-то было другое лицо прекрасной девушки, образ которой появляется в теневом театре.
Даже в Андромеде (Елена Блажеева) есть двойственность лирического и комического. Привязанная к скале, она не лишается чувств от страха, а сохраняет способность бойко лепетать на своем эфиопском наречии («Андромеда-Андромеда!»), которое для Персея и зрителей переводит Гермес. В этом двуязычии, с одной стороны, проявляется юмор, а с другой стороны, выражается важная общечеловеческая ценность: любящие друг друга люди говорят на одном языке души и сердца, поэтому Персей и Андромеда в финале понимают друг друга.
Испытание любовью и властью проходят и боги, и люди. И миф о Медузе становится отправной точкой: Персей взрослеет и обретает понимание настоящей любви.
На это работает и Луна, имеющая несколько смысловых планов: зеркало, щит и лик истории, хранящий тени мифологического прошлого. На ее поверхности разыгрываются истории Нимфы, Медузы и Данаи. И герои снова получают многоликость и двойственность, звуча в теневом плане условнее, но торжественнее, а в кукольном – человечнее и ближе. Двойственность и игра в нее, любовь и власть поддерживаются тонкой подробностью: силуэт трезубца Посейдона, который оскорбляет Медузу, переворачивается и превращается в очертания храма, где она пытается спрятаться, а потом напоминает решётку, за которой она становится пленницей своей же злобы.
Люди и боги похожи – неслучайно актеры открыто взаимодействуют с куклами. Люди и боги небезупречны, они совершают одни и те же ошибки, поддаются одинаковым страстям и желаниям. Это проводится и в теме власти: царь Полидект упивается своей властью над людьми и братом Диктисом, демонстрирует свое превосходство в сцене встречи с Персеем, называя его рыбой, выловленной из моря. «А рыба молчит, даже когда ей отрезают голову!» То же самое есть и в образе Гермеса, который тоже хочет единоличной власти и мечтает сместить Зевса (для чего и затевает помощь Персею).
История взрослеющего Персея (Тимур Ахмедов), который понимает, что если не так просто узнать дорогу к Медузе Горгоне, то как же не просто стать героем, – звучит искренне и убедительно. Свое хвастливое «Я сын Зевса!» он уже произносит не так звонко и гордо и отдает мешок с головой Горгоны лукавому Гермесу (Александр Малышев), который придает всему происходящему иронию, изящество и легкий флер волшебства. Его парящие появления, пластика древнегреческих фигур с античных ваз, летающие «сандалики», которые он оставляет Персею, и волшебные предметы, призванные помочь одолеть Медузу Горгону, вместе с жестами и грозящими движением руки, поддерживают тему взросления героя Персея и вызывают волны смеха и оваций в зрительном зале.
Особую красоту и трогательность придают спектаклю образы Нимфы и Данаи. Пластическая роль Нимфы (Екатерина Асанкина) убедительна без слов, звучание внешней красоты сливается с хрустально-грустной мелодией Пана. Выразителем внутренней красоты и цельности женщины-матери становится Даная (Арина Жарикова), послушная судьбе, она не становится покорной заложницей страсти Полидекта и верит в своего сына Персея больше, чем в помощь богов.
Казалось, что это миф о Горгоне, а оказалось – история взросления мальчика. Казалось, что любовь – дар богов, а оказалось, что пониманию ценности любви нужно учить(ся). Казалось, что миф заканчивается победой героя, а оказалось, что в финале намечено только начало жизненного пути мудрого и справедливого, человечного и любящего Персея.
И это лукавое «не благодари-те», которое не раз произносит Гермес – тоже перевернутое, словно зовущее зрителей благодарить жизнь за все уроки и опыт, который она преподносит, и становиться лучше.
Закольцовывают композицию спектакля образы трёх сестёр-чудовищ. Грайи, указавшие Персею дорогу к Медузе Горгоне, снова поворачиваются (и они оказываются перевертышами, прячущимися за кипарисами) и снова, играя своим единственным ухом и глазом на троих, вспоминают: а где же этот юноша-герой и неужели их обманули. Они словно обращаются к залу с вопросом: «Где же этот юноша? Где герой?» И у каждого зрителя есть возможность им стать.