Челябинский театр кукол открыл 87-й сезон яркой премьерой спектакля «Годунов».
На первый взгляд постановка кажется смешной и легкой, даже летящей, как пушкинский белый стих. Но только на первый взгляд. Серые стены и молчаливые головы — предвестники настоящей беды.
Особенность спектакля в том, что две главные роли, царя Бориса и Лжедмитрия, виртуозно, мастерски играет один актер — Александр Малышев. Именно с ним мы поговорили о репетиционном процессе, о погружении в сложный материал, о физических и эмоциональных нагрузках, об ощущениях после череды премьерных показов.
Голый голод
— Александр, расскажите, как вы узнали, что в театре планируется постановка «Годунова»?
— Просто: главный режиссер Александр Владимирович Борок озвучил планы. Безусловно, меня заинтересовала эта новость, так как было любопытно поработать с творческим тандемом из Минска — режиссером Александром Янушкевичем и художником Татьяной Нерсисян. Да и материал они выбрали, признаюсь, мощный.
— Думали ли вы, что вам достанутся сразу две главные роли?
— Интересный вопрос. Точно не знал, но догадывался. Чувствовал, наверное, как и любой артист. Кстати, помню, на примерке я неожиданно узнал от цехов, что для меня готовят первый, второй и третий костюм.
— Третий? Какой?
— Костюм юродивого. Но почему-то о нем в тот момент я не подумал. Зато вспомнил, что в спектакле будет показан голод. «Так голод — это я, что ли?!» — вдруг возник вопрос. И сразу сложился нарратив: я предстаю перед зрителями в образе голода. Голый голод?
Но потом я отбросил от себя эту мысль. Дело в том, что на эскизах я видел вполне человеческий образ — простолюдин в белых «труселях». Тут же появилась другая идея: то, как полуголый человек становится Годуновым, потом, вероятно, из Годунова превращается в Лжедмитрия, затем обратно в царя Бориса.
— Роль юродивого досталась Тимуру Ахмедову?
— Верно. Но, признаюсь, в рамках репетиционного процесса мы думали над тем, могу ли я сыграть юродивого. Такой вариант развития событий действительно рассматривался Янушкевичем, и психофизика персонажа мне идеально подходит.
Прикидывали, успею ли я переодеться, чтобы появиться в следующей сцене в образе Лжедмитрия на коне. Пробовали разные вариации. В общем, я скакал, прыгал, бегал. Кстати! После тех репетиций мне случайно на улице попались местные сумасшедшие… Я внимательно наблюдал за ними, запоминая их движения, мимику, жесты (с прицелом на то, чтобы вставить в спектакль).
Но режиссер в итоге сказал: «Нет, нет, нет, юродивого сыграет Тимур». И, действительно, у него получилось замечательно! В этом смысле я прекрасно понимаю Александра Витальевича: юродивый совершенно отдельная, другая история.
Материал сам находил меня
— Как вы погружались в материал?
— Удивительная вещь, но материал сам находил меня. Причем совершенно неожиданно. К примеру, открываю YouTube, чтобы посмотреть развлекательный контент, а в рекомендациях появляются фильмы о Борисе Годунове, о Ксении Годуновой, о Русской смуте, о триумфе и падении Лжедмитрия. И меня эта тема так заинтересовала, зацепила, что я стал не только смотреть исторические и художественные фильмы, но и читать разные научные публикации, книги о том времени. Помню, на даче даже слушал оперу Модеста Мусоргского «Борис Годунов». Столько для себя тогда открытий сделал! Ими, собственно, поделился с режиссером Александром Янушкевичем. Благодаря нашему с ним разговору в спектакле звучит фрагмент «Плач Ксении» из оперы, если вы помните.
— 31 августа 2022 года на своей странице в социальной сети «ВКонтакте» вы написали: «О, святые Янушкевичи! Оно уже завтра». Были страх и волнение перед премьерой? И каким Янушкевичам вы молитесь?
— Слушайте, не думал, что вы это прочитаете. Говоря фразу «О, святые Янушкевичи!», я обращался прежде всего к богам кукольного европейского театра. Мне близок этот театр по духу, нравится не только его особая жанровость, но и эстетика, а также необычное существование актеров на сцене.
Перед премьерой, признаюсь, страха и сильного волнения не было. Присутствовало ощущение праздника.
Понимание сущности предмета
— Кукольный европейский театр особенный?
— Да, раз уж мы заговорили о нем, то хочу сказать: этот театр, как, собственно, и лабораторный театр, не всегда предполагает достижение какого-либо результата, в отличие от традиционного российского театра, который мы привыкли видеть. Здесь больше важен не результат, а сам рабочий процесс (так называемый Work in Progress), лабораторное исследование выбранного материала, а также существование актера на сцене, его взаимодействие с предметом. Такой процесс может доставлять невероятное удовольствие и продолжаться до бесконечности. И это круто!
К примеру, берешь один пластиковый стаканчик, начинаешь придумывать 500 различных вариаций взаимодействия с ним… Потом останавливаешься, думая, что ничего с предметом уже сделать нельзя. Но нет, процесс затягивает, и вдруг рождается 501-й вариант! И ты поражаешься самому себе, этому обычному пластиковому стакану, открывая в себе новое, ломая стереотипы и перестраивая сознание. И это же здорово! Ведь театр кукол — это не когда тебе дали в руки большую голову Бориса Годунова из папье-маше или куклу, под которую приходится подстраиваться (изображать ее характер, изменять свою походку и голос). Театр кукол — это прежде всего понимание сущности предмета. Актер не должен быть куклой, копировать ее внешние признаки. Главная задача — придать объекту некую самостоятельную жизнь, быть сотворцом театрального действа. Но и не забывать, что пластиковый стакан — это просто стакан.
— Какие ощущения вы испытали после череды премьерных показов?
— Не скрою, порой было тяжело, и репетиции проходили непросто. Именно поэтому перед сдачей спектакля я не хотел общаться со СМИ. Не потому что я закрытый и замкнутый человек, а потому что был сосредоточен на процессе. Да и что я мог сказать тогда? В течение двадцати минут пересказывать историю правления Бориса Годунова? Ну нет, избавьте меня от такой участи!
Кроме всего прочего, безусловно, после премьерных показов я испытал чувство печали и грусти, оттого что всё — бах, и закончилось.
Работа с текстом
— Белый стих Пушкина легко запоминался? Были ли трудности с работой над этим текстом? Как он укладывался в памяти?
— Вообще, у актеров есть профессиональный термин «уложить текст», когда ты «ножками» проходишь все мизансцены, запоминая реплики и монологи. В «Годунове» этот метод не работает. У Янушкевича подход к репетициям совершенно иной.
Кстати, историю царя Бориса вообще можно было донести до зрителя и без текста. Допустим, в сцене, когда я тащу за спиной огромное и тяжелое яйцо…
— Державу…
— Да, державу… Можно не проронить ни слова, убрав этот крупный монолог. И я уверен, что зрителю будет всё предельно ясно. В спектакле «Годунов» самое сложное не выучить текст, а то, от чего мне нужно оттолкнуться и произнести первое «а». Откуда рождается текст? Как он появляется и наполняется смыслом?
Я часто представлял, как Александр Сергеевич садился, брал в руки белый лист, смотрел на него, макал перо в чернильницу и думал над текстом… Потом находил первое слово, затем второе, третье… И начинал писать:
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть…
Когда я начинаю рисовать, я смотрю на белый лист и думаю: «Что же это будет?». Смотрю, смотрю, смотрю… Разглядываю шероховатости на поверхности бумаги, изучаю фактуру. Ставлю точку. И из этой «почеркушечки» берет свое начало линия, потом другая… Бац! И уже появляется рисунок. Беру другую бумажку, перерисовываю. Беру третью — довожу до ума, до идеала.
Главное — найти эту точку опоры. Так же и с текстом.
